authortattoo.ru → Лишение прав

Введение. Бог есть свет

Именно отсюда, благодаря стараниям знаменитого аббата Сугерия и затеянной им в 40-е годы двенадцатого века перестройке старой каролингской церкви готический стиль начал свое триумфальное шествие по Европе.

Очень важно, что исследования, посвященные происхождению и сущности готического стиля, особенностей программы первого готического памятника, сталкиваются, прежде всего, с необходимостью изучения материалов, касающихся личности аббата Сугерия, его жизни и мотивов его деятельности. И только во вторую очередь можно перейти к рассмотрению главного вопроса – "программы" этого памятника, поскольку исходные данные для такого исследования определяются во многом менталитетом эпохи, особенностями культурно-исторической ситуации и тем, как вписывался в свою среду и жил в ней конкретный исторический персонаж. В программе этого памятника, фрагменты которого пытаются уже многие годы реконструировать и осознать ученые различных стран, ищется материализация готической концепции. Термин "программа" в данном случае относится ко всему памятнику в целом и к отдельным его частям в частности. Он включает архитектуру, скульптуру, витражи и предметы декоративно-прикладного искусства, связанные с литургией.

Все эти компоненты, часто обнаруживающие существенные различия даже внутри одного раздела, например архитектуры, объединенные в единое целое, должны были демонстрировать величие Божественной гармонии. Облик новой церкви Сен-Дени не просто соединил определенные структурные элементы в едином здании и воплотил новые технические решения, которые, на самом деле, готовились и отрабатывались уже давно. Самое существенное в том, что он стал выражением совокупности определенных теологических идей, сделав очередную попытку отразить в образе Храма образ Творца, посредством визуализации Божественных законов, став своеобразной манифестацией Божественного Порядка, иерархического устройства мира и системы Божественного Просвещения. Воссоздание замысла аббата Сугерия, реконструкция его программы подразумевают изучение как самого памятника, точнее всего того, что сохранилось в нем от двенадцатого века после многочисленных разрушений и реставраций, так и исторической, политической и теологической ситуации на базе группы текстовых источников, среди которых особо важное место занимают тексты самого аббата Сугерия.

Следует отметить, что эпистолярное наследие Сугерия представляет интерес не только для историков искусства, но и для историографии французского государства XII века в целом и обеспечивает важный материал для понимания религиозной, исторической, политической и экономической ситуации изучаемой эпохи. 1 В написании истории французской монархии монахи Сен-Дени сыграли беспрецендентную роль, вершиной которой стали Grandes Chroniques de France. Именно в Сен-Дени была заложена традиция систематического написания истории Франции с главным акцентом на деяния и роль царствующего монарха, непрерывно продолжавшаяся с XII по XV столетие, не имеющая аналогов не только во Франции, но и во всей средневековой Европе. 2 Монастырь функционировал как школа, как королевская усыпальница, как хранилище королевских знаков отличия, а монахи Сен-Дени стали фактически первыми национальными историками Франции. К XII веку, когда были начаты первые систематические хроники, аббатство имело уже длинную историю взаимоотношений с короной со времен Меровингов. Роль аббатов Сен-Дени была весьма значимой при королевском дворе, и иногда лица королевской крови принимали на себя функции руководства обителью. Тесные связи аббатства и короны в течение многих веков способствовали тому, что монахи Сен-Дени лучше других могли понять значение и место монархии во французской истории. Возможно, это в какой- то мере "объясняет, почему Сен-Дени был …центром официальной историографии в средневековой Франции". 3 И "заключительный импульс" в создании традиции написания систематических исторических хроник Франции можно поставить в заслугу Сугерию. 4 Ему принадлежит идея плана создания исторических работ на латинском языке, начиная с его собственной Vita Ludovici Grossi - работы, которая позднее стала основой для Grandes Chroniques de France. 5

До него исторические работы, выполненые в Сен-Дени были просто разрозненными записями различных авторов, собранными без особого порядка анонимными монахами аббатства.

Если попытаться выстроить основные текстовые источники (не принимая во внимания переписку), относимые к перу Сугерия в хронологическом порядке, то первым будет Ordinatio (1124), где он вводит еженедельные службы деве Марии и св. Дионисию, службы Деве по субботам, устанавливает празднование годовщины Людовика VI, улучшает пищу монахов и отдельно оговаривает специальную трапезу в годовщину своей собственной смерти и распорядок пения псалмов 122(123), 129(130). Далее следуют исторические тексты, писавшиеся на протяжении всей жизни – жизнеописания Людовика VI ("Vita Ludovici Grossi") (окончено после 1138 года) и его сына Людовика VII 6 (писалось Сугерием до 1551 года – года его смерти), где описываются люди и события, которым он был свидетелем. Написанная вскоре после смерти Людовика VI, "Vita Ludovici Grossi" Сугерия – стала главным источником для изучения истории царствования этого короля, а также для последних лет царствования Филиппа I. 7

Кроме этих двух работ (жизнеописаний Людовика VI и Людовика VII), существует гипотеза, выдвинутая Полем Виолле 8 в статье, написанной в 1873, о том, что Сугерием также был подготовлен третий историографический труд по истории Франции, который возможно был начат до Vitа Ludovici Grossi, но был пересмотрен после окончания этой работы. Это третья работа Сугерия (оригинальный документ) ныне утрачена, но она была позже использована монахом Сен-Дени для создания Annales Francorum, представленной в манускрипте Mazarine 2017 (anc. 554) 9 . Гипотеза Виолле, воспринятая с определенными замечаниями А.Люшэром 10 , была позже рассмотрена и принята, как показано А. Молинье в его издании работ аббата Сугерия 11 . 17 июня 1137 года Сугерий составляет Завещание 12 , где вводит целую серию обрядов, которые надо соблюдать для поминовения его души, а также отдает ряд хозяйственных распоряжений.

Строительство аббатской церкви в различной степени описано в трех знаменитых текстах Сугерия. К ним относятся: еще один текст Ordinatio, который был написан после 14 июля 1140, и закончен до 1142 13 , в котором наряду с хозяйственными распоряжениями, описывается церемония закладки первого камня хора и восстанавливается празднование годовщины Карла Лысого, De Сoncecratione (Libellus alter de consecratione ecclesiae Sancti Dionysii), который датируется от 11 июня 1144 года (дата освящения хора) до 1148-49 года, и De Аdministratione (Liber de rebus in administratione sua gestis), который относится к концу жизни аббата, к 1150-м годам, при этом большая часть текста была написана от января до сентября 1150 года. 14

Личности и биографии аббата Сугерия посвящены многочисленные труды, но многие из них "скорее панегирики, чем истории 15 и среди них не так много серьезных работ. Первым о событиях со своим участием рассказал он сам в своих историографических очерках и отчетах о строительной и хозяйственной деятельности 16 . Вторым был его современник и биограф – монах его монастыря Виллельм, написавший Sugerii Vita 17 . Среди работ XIX века большинство ученых отмечает как самое лучшее - исследование Отто Kартельери (Cartellieri, Otto) 18 . Представляют интерес также работы Александра Югенина (Alexandre Huguenin) 19 и М.Альфреда Нетмана (M.Alfred Nettement) 20 , Марселя Обера 21 . Из всех работ, посвященных Сугерию, наиболее яркой и часто цитируемой стал перевод его текстов на английский язык и исследование Эрвина Панофского 22 . Во вступительной статье Бентон (J.F.Benton) к материалам международного симпозиума музея Метрополитен, посвященного Сен-Дени и аббату Сугерию, также подробно описан его жизненный путь. 23 Все работы в этом сборнике статей касаются тех или иных аспектов жизни и деятельности Сугерия. Из публикаций последних лет, посвященных личности и биографии Сугерия, наиболее известны два издания: Мишеля Бюра (1991) 24 и Линды Грант (1998) 25 .

Точное место и время рождения Сугерия неизвестно, но считается, что он родился в 1081 (или 1080) году. Определение места его рождения и истории его семьи ставят перед историками очень сложные задачи.. Самая вероятная гипотеза - то, что он родился в Сен-Дени или Аржентей (Argenteuil) и принадлежал к небогатому, но благородному роду Шенневьер (Chennevieres) 26 . Семейство Шенневьер можно проследить до Сугерия Магнуса (Suger Magnus), который родился в конце одиннадцатого столетия и, возможно, был племянником отца Сугерия. 27 Имя отца Сугерия (Helinand-род. около 1050 г.), появляется в некрологе Сен-Дени, известны также два его брата Пьер и Рауль или Ральф (Raoul; Ralph). Имени своей матери Сугерий никогда не упоминает, это понятие он применяет исключительно к "матери-церкви" (mater ecclesia), которая вырастила его и воспитала.

Он сам, а также его биограф Вильельм (Гийом), неоднократно упоминают о скромном происхождении его семейства. Потомки его родственников в конце XII столетия имеют фамилию Сен-Дени. 28 Существует также точка зрения о связи Сугерия с другим парижским благородным семейством – Орфелин 29 .

После смерти Сугерия его аббатство распространило заявление, согласно которому, он умер в январе месяце, на семидесятом году жизни, и приблизительно через шестьдесят лет, после вступления в монастырь, на двадцать девятом году своего прелатства. 30

"От этого утверждения мы можем вычислить главные даты жизни Сугерия: рожденный в 1081 (или, возможно, 1080), он вступил в монастырь Сен-Дени приблизительно десять лет спустя, был посвящен в аббаты в 1122 году, и умер 13 января 1151года. Эти даты - самые существенные пункты хронологии жизни Сугерия". 31

С 1091 года его отдают в монастырь Сен-Дени, где он проводит около десяти лет в Saint-Denis-de-1"Estrée. Там он учится вместе с будущим королем Людовиком VI и между ними складываются теплые дружеские отношения. В период с 1104 он изучает архивы аббатства, "упорно посещает библиотеку аббатства, содержащую более трехсот томов, большинство из которых были ему известны: Священное Писание, Отцы Церкви и комментарии, теологическая литература, хроники и анналы; он читал также античных авторов, философов, историков и поэтов…" 32 . Известно, что Сугерий мог по памяти процитировать несколько десятков стихов Горация, 33 будучи уже не молод. С 1104 до начала 1106 года, закончив свое ученичество, произнеся обет, и получив монашескую одежду и тонзуру 34 , Сугерий продолжает свои занятия на более высоком уровне в школе на некотором расстоянии от Сен-Дени (Картельери 35 называет Фонтевро, Молинье - Сен-Бенуа-сюр-Луар, Ваке (H.Waquet) считает, что это было Мармутье (Marmoutier)). Он слушает также мэтров Парижской школы, и завязывает дружбу с будущим епископом Суассона Жосслином (1126-1152 годы - Joscelin), который также потом станет одним из наиболее близких советников Людовика VI. 36 В двадцать пять лет Сугерия уже посылали с различными дипломатическими поручениями. Он представляет аббата Сен-Дени на церковном совете в Пуатье, возглавляемом папским послом. 9 марта 1107 года он встречает римского папу Пасхалия II в Шарите-сюр-Луар (La Charité-sur-Loire), когда папа торжественно освещает церковь. 37 Затем, следует за ним в Тур, Мармутье и Шартр, до Сен-Дени, куда папа прибыл 30 апреля и где был встречен с большими почестями. В редкие моменты, когда он имел возможность напрямую обращаться к папе, он смог проявить свои достоинства и был замечен понтификом, как красноречивый, и прекрасно образованный молодой монах. 38 Позже (3-7 мая 1107 года) Сугерий, сопровождая своего аббата Адама, присутствовал в Шалон-сюр-Марн (Châlons-sur-Marne), при встрече папы и послов императора ГенрихаV. 39 В последующие годы Сугерий, уже как представитель аббата Адама, показал себя прекрасным администратором, а также находчивым и храбрым военачальником, защищая с успехом своего короля и имущество своего монастыря от покушений некоторых неуправляемых вассалов. Административные обязанности он выполнял сначала (с 1107 года) как прево в Берневале (Berneval) на побережье Нормандии (около Дьепа), где возродил аббатство из разрушения и запустения. Пребывание в Нормандии, видимо позволило ему лично познакомится с творениями нормандской архитектурной школы, что, безусловно, сыграло свою роль в затеянной им в сороковые годы строительной кампании по перестройке фасада и нартекса базилики Сен-Дени. После Нормандии (1109-1111 годы) он был послан аббатом Адамом в монастырь Тури (Toury-en-Beauce) - одно из наиболее богатых земель королевства. Здесь Сугерий столкнулся с разбойничающими рыцарями, которые терроризировали близлежащие территории, не делая исключения даже для священнослужителей. В 1112 году монастырь Тури подвергся нападению Хью II ле Пюизе (Le Puiset), затем Тэобальда Блуасского, Мило Монтлери (Montlhéry), Хью Креси (Crécy), и Ги Рошфора (Guy Rochefort). Сугерий противостоит этому разбою как военaчальник, вместе с королевской армией. Из текста Vita Ludovici Grossi нам известны детали этих событий. Сугерия этот вопрос касался не только со стороны взаимоотношений с королем, но и постольку, поскольку он вынужден был защищать имущество Сен-Дени. Все эти годы Сугерий служил и королю, и аббату Адаму и своему монастырю, проявляя себя и как рачительный администратор, и как смелый военачальник, готовый защищать имущество монастыря и королевские законы с оружием в руках. Благодаря прекрасному образованию, воспитанию и близости к королевскому семейству, он делает успехи и в дипломатической карьере. В 1118 году король послал его встретить папу Геласия II (Gelasius II), прибывающего во Францию, а в 1121 - 1122 он был направлен в Италию в качестве представителя Людовика VI, чтобы увидеть папу Каликста II (Ги Бургундского, дядю королевы Аделаиды). Когда же Сугерий вернулся из Италии в марте 1122 года, то узнал, что аббат Адам умер, и что монахи Сен-Дени выбрали его своим аббатом. Эти выборы поставили Сугерия в сложное положение, так как в виду отсутствия Людовика VI в Париже, монахи Сен-Дени не нашли возможности посоветоваться с королем, что были обязаны сделать, и этим серьезно прогневили Людовика VI. Король бросил монастырских послов в тюрьму, а Сугерий находился в замешательстве, не зная принять ему этот выбор или отказаться. Но к счастью, ситуация благополучно разрешилась, так как через некоторое время король освободил заключенных и согласился с результатами монастырских выборов, "позволив себе умилиться дружбой, которая связывала его с новым аббатом" 40 .

Избрание Сугерия аббатом королевского монастыря, играющего особую роль в жизни королевской семьи, поставило перед ним непростые задачи. Это был период, когда монашеская реформа была в апогее. Под влиянием св.Бернара монашество возвращалось к строгому соблюдению правила св.Бенедикта, устремлялось к более высокой духовности. В Сен-Дени реформа также была необходима, так как аббатство было захвачено соблазнами светской жизни, и дисциплина и нравы в нем нуждались в исправлении. Аббатство беспощадно критиковалось Св.Бернаром в различных его текстах, 41 дошли до нас и "критические" отзывы Абеляра 42 , в период своих злоключений нашедшего приют в Сен-Дени. Именно "аббату Сен-Дени адресованы наиболее жесткие атаки святого Бернара в его Апологии Гийому, написанной в 1125 году" 43 ("неистовый Бернар" называл Сен-Дени "синагогой Сатаны" и "кузницей Вулкана" в своих письмах, и требовал немедленной реформы. Однако, занятый неоложными делами, длительными поездками по Италии и Германии, Сугерий реформирует свое аббатство только в 1127 году, причем делает это очень дипломатично, "без волнений, кровопролития и строгого применения Правила 44 "(св. Бенедикта-Е.Х.)

Борьба между папами и императором Генрихом V по поводу инвеституры, привела к тому, что после объявления об отлучении императора от церкви в присутствии французского короля перед церковным советом в Реймсе (30 октября 1119), император вынужден был примириться с Ватиканом, но имел серьезные претензии к Франции, которая не раз давала убежище римским папам. В 1123 Сугерий присутствовал на Вселенском соборе в Латеране, "когда послы императора возвестили примирительные слова Генриха V собранию более чем трехсот епископов". 45 Так как Франция открыто поддерживала папство, и это весьма способствовало отлучению императора от церкви, в 1124 году он в союзе с английским королем Генрихом I решил вторгнуться во Францию. Это было смертельной угрозой для французского королевства.

"В этой критической ситуации Людовик VI поспешил к святому Дионисию. В его древнем святилище были торжественно выставлены реликвии Святого патрона и его спутников Рустика и Элеутерия. Становясь на колени в молитве перед ними, король призвал заступничество Святого Дионисия, своего "особого патрона,", которого он определял как "после Бога, исключительного защитника царства," обещая Святому богатые пожертвования для его аббатства в случае победы" 46 . Когда молитвы окончились, Людовик встал, чтобы получить от аббата, представляющего Святого Патрона аббатства и Апостола Франции, знамя Сен-Дени (знамя Vexin - феодального владения аббатства, ставшее орифламмой). Людовик, таким образом, как бы признавал себя вассалом аббатства. Он собирался на битву за свою страну, как в своеобразный крестовый поход, под флагом св. Дионисия и под его защитой. Приняв от Сугерия знамя, король обратился ко всем собравшимся, среди которых были и синьоры, настроенные к нему не слишком дружелюбно, с просьбой присоединиться к нему для защиты отечества. На его призыв ответили все, даже те, кто до этого имел весьма прохладные и даже враждебные отношения с короной. И это было первым осознанным объединением Франции под знаменем Сен-Дени, и очередным проявлением способности Сугерия собирать, отвоевывать и благоустраивать французские земли, не забывая при этом интересов Сен-Дени.

«Средние века для нас - блистательная коллекция камней: соборов и замков», - говорил знаток средневековой культуры Жак Ле Гофф. Действительно, в Западной Европе трудно найти город, который не сохранил бы свой символ - готический собор. Это привычный ориентир в будничной жизни горожанина, знакомый ему с детства звон колоколов, «картинка» забытого Средневековья.

Когда-то по гудевшим, как ульи, узким улочкам у его стен сновал рабочий люд, у подножия башен мелькали лица горожан: ремесленников, торговцев и зевак, бросавших в небо робкий взгляд и поражавшихся творению зодчих. А дивиться было чему. Эти большие «корабли», застывшие в камне, что и сейчас плывут через века, - настоящее чудо.

Едва возникнув, новый готический стиль распространился по всей Европе и увлек за собой в безудержный полет ввысь. Правда, в те времена его называли не готикой, а «французской манерой», или opus francigenumѕ ...

Бог есть свет

Аббат Сугерий

Готическая архитектура родилась во Франции, в области с центром в Париже, называющейся Иль-де-Франс. 11 июня 1144 года Сугерий, настоятель королевского аббатства Сен-Дени, в присутствии пяти архиепископов, 14 епископов, нескольких аббатов и других важных лиц освятил новые хоры своей церкви. Глазам собравшихся открылась невиданная архитектура: легкие колонны и нервюрный свод в полукружии апсиды, залитой светом, новый, недавно законченный фасад со статуями-колоннами и чудесной розой. Каждый поклялся возвести нечто подобное и у себя, и с середины XII века по стране покатилась волна строительства все более высоких, все более широких нефов.

Аббатство Сен-Дени

Влиятельный аббат Сугерий был скромного происхождения и вырос в монастыре Сен-Дени, а потому называл его своей матерью. Человек незаурядных способностей, он являлся советником и другом двух королей - Людовика VI и Людовика VII. С первых лет своего аббатства Сугерий начал собирать средства для реконструкции и новой отделки монастырской церкви, которую хотел видеть самой красивой в королевстве.

Она должна была стать воплощением на земле поэтической мечты о Божьем граде, Небесном Иерусалиме, представшем в видении пророку Товию - со стенами из сапфиров и дверями из драгоценных камней. В сочинении о ее реконструкции Сугерий рассказывал о «чудесном свете» витражей, цветных мозаичных стекол: приглашенные им со всех уголков Франции мастера виртуозно преобразили венец капелл церкви Сен-Дени в сияющую корону. Созерцая их таинственное мерцание, аббат устремлялся в своих мыслях к Богу...

Новую архитектуру церкви Сен-Дени историк Жорж Дюби назвал памятником прикладной теологии, ведь символика готического собора связана не только с храмом Соломона или Небесным Иерусалимом - она намного глубже. Важным принципом готики было духовное понимание света . Архитектура, которую преобразует сияние витражей, становится ларцом для божественного явления и помогает верующему подняться к Богу - еще Блаженный Августин писал: «Красота, устрояемая по предназначениям души художественными руками, происходит от той Красоты, которая превыше всего и по которой воздыхает душа моя день и ночь» (эта мысль святого очень близка идеям неоплатоников). Так и Сугерий, испытывая сильное влияние идей Псевдо-Дионисия Ареопагита и его «Небесной Иерархии» - идей о восхождении от материального к имматериальному миру, воспринимал свое творение через призму метафизического света как символа «самого Света Истинного». «Каждое существо, - писал Псевдо-Дионисий Ареопагит, - видимое или невидимое, есть свет, вызываемый к жизни Отцом всякого света... Этот камень или этот кусочек дерева для меня свет. Ибо я вижу, что они хороши и прекрасны». Сияние витражей и высоких сводов, на которых играли солнечные лучи, озаряло умы созерцавших их духовным светом. Трудно сказать, понимал ли Сугерий, что его мастера способствовали рождению нового архитектурного стиля, но его восхищение просторностью хоров, неожиданно взмывших ввысь, очевидно.

В готике нашло отражение и новое восприятие мира, питаемое философией Аристотеля, которая обращала свои взоры к земному, и в первую очередь к человеку как творению божьему. Готика проникнута возвышенной верой в порядок и справедливое устройство бытия, и ценность существования человека и окружающей его природы больше не вызывает сомнений.

Скульптура, окружив готический собор, описала историю мира и догмы христианства - они раскрылись неграмотному люду как книга чудесных образов. Наивным устрашающим фантазиям прошлого, недостижимости божества было противопоставлено благородство скульптурных образов готики. На главных воротах лик Всевышнего потерял прежнюю суровость, теперь соборы любовно называли Нотр-Дам - «Наша Дама». Похоже, средневековый человек пробудился ото сна, освободился от терзавшего его видения ада и вверил свою судьбу Богоматери. Она оказалась и в центре теологии, и в центре скульптурного декора: для готической эпохи «Успения» было мало, и Пречистую Деву ангелы уносили в Царство Божие, где она восседала на престоле по правую руку от Сына с короной на голове, - «Коронование Девы Марии» есть почти в каждом готическом храме. Роден, долго рассматривавший северный портал собора Лана, писал: «Ангелы пришли за Девой. Они ее будят. Это чувственное воскрешение».

Гипотезы и интерпретации

Как же родилась такая необычная архитектура? Невозможно счесть всех теорий, рожденных в поиске ответа. Те из них, что были обращены к конструкции свода, постепенно ушли в прошлое: считалось, что символ и сущность готики - революционный нервюрный свод, но он был намного раньше известен на Востоке; его применяли в нормандских церквях и в конце XI века, в 1093 году, в Дерхеме (Англия); а стрельчатые арки широко использовали в романскую эпоху в Бургундии и Провансе.

Отождествлять готический стиль с комбинацией характерных для него элементов (стрельчатая арка, нервюрный свод, аркбутаны) тоже ошибочно, потому, в частности, что неясно появление последних. Ученые долго спорили, определяя, что «держит» здание: нервюры, опоры, аркбутаны? И приходили к прямо противоположным выводам.

В тесной связи со средневековой философией и схоластикой готику изучали как имматериальную концепцию. Однако на самом ли деле первична идея мистического света, изложенная Сугерием, и вторична конструкция? Такое видение готики ставили под сомнение. Интерес к пространственным категориям проявляли многие, возникло понятие «прозрачной структуры» стен.

А как же красота собора, та, что завораживает до сих пор? Не ошибочно ли объяснять готику только функциями и концепциями? Ведь нервюра не только «несет» структуру, но своими четкими элегантными линиями она, как паучок, сплетает восхитительную «паутину» здания. Воспринимали ли современники готический собор как новое эстетическое явление? «Во многих странах я бывал, но нигде не видел такой башни, как в Лане», - словно отвечая на этот вопрос, писал средневековый архитектор Виллар де Оннекур. Красота готического храма приобретала свою собственную значимость, и, по словам современного исследователя Роланда Рехта, он открыл новую страницу в истории архитектуры. Учитывались созданные зодчими оптические эффекты, их восприятие человеком: собор предназначался не только для Бога - он был зрелищем...

Готическое искусство - это целая энциклопедия представлений средневекового общества о вселенной, истории и человечестве, о буднях, о людских взаимоотношениях и вкусах. Эта эпоха отмечена невиданным брожением мысли, ростом населения, расцветом городов и торговли, техническим прогрессом... Но каким бы революционным ни казалось появление готики, очевидно, что двухвековой романский опыт строительства и украшения церквей скульптурой был для этого необходим. Не следует забывать, что исчезнувшая романская церковь в Клюни по своим небывалым пропорциям не уступала готическим соборам (30 м в высоту и 127 м в длину).

Сен-Мартен-де-Шан

Ко времени освящения хоров Сен-Дени романский стиль еще не изжил себя, но архитекторы Иль-де-Франс уже экспериментировали с нервюрными сводами, стремясь снять перегородки в пространстве и наполнить его светом (апсида церкви Сен-Мартен-де-Шан в Париже ). Однако все возможности стрельчатого свода раскрыли только неизвестные зодчие Сугерия: они отказались от массивных опор, соединив пространство обхода с венцом капелл воедино. Новая конструкция дала возможность избавиться от толстой стены и позволила открыть большие окна.

Готика родилась как новая концепция пространства, в которое вливается свет. Правда, ее расцвету предшествовало более полувека опытов, колебаний и страстного желания превзойти предшественников.

XII век - эпоха экспериментов

Возведение готического собора продолжалось не одно десятилетие, он становился детищем многих сотен горожан, возивших груженные камнем и другим материалом телеги, и усердно работавших ремесленников из самых разных цеховых объединений. За это время сменялись целые поколения зодчих, и порой только внукам тех, кто закладывал собор, суждено было увидеть, как взмывали ввысь его башни. Не потому ли мы ощущаем единство этой архитектуры, что каждый из безвестных мастеров тонко чувствовал душу камня и любил свое дело?

Главную задачу - сбор денег на строительство собора - горожане решали сообща. Епископы и буржуа вносили много личных средств, простой люд придумывал свои способы. Так, несколько каноников и мирян Лана отправились в далекое путешествие в Англию с реликвиями храма (кусочком рубашки Богородицы и обломком креста) и вернулись с собранными пожертвованиями через полгода! Собор противостоял замку феодала и стал новым полюсом города: он принимал всех, в нем кипела жизнь. Обсуждая будничные дела, здесь громко дискутировали, а усталый всадник мог свободно въехать в него на коне...

В стихию света готический храм погружался постепенно: новшества Сен-Дени хоть и поразили современников, но были оценены лишь два десятилетия спустя. Ранняя готика (1140–1190) - это эпоха экспериментов, нащупывания путей: разнообразие принятых решений, тенденции к новому и возврат к старому слились тогда в уникальном творческом процессе.

Собор в Сансе

Эстетику, противоположную «архитектуре света» Сен-Дени, являет - это, возможно, самая оригинальная постройка ранней готики, значение которой так же фундаментально, как значение аббатской церкви Сугерия. Строительство этого храма началось в 1140 году при архиепископе Анри Санглие. Простота и ясность архитектурного плана сочетается с амбициозной конструкцией перекрытия - впервые зодчий прибегнул к шестичастному стрельчатому своду. Потом, усовершенствованный многими архитекторами, он стал характерной чертой ранней готики, наряду с ритмичным чередованием более тяжелых и более легких опор.

В соборе Санса, отличающемся строгой монументальностью и равновесием масс, особенно интересна пластическая трактовка, контраст света и тени. В отличие от строителя Сен-Дени, который старался избавиться от стены, рассматривая ее как вуаль, зодчий Санса, напротив, стремился ее подчеркнуть...

К 1150 году были заложены новые хоры в соборах Нойона и Санлиса , затем началось строительство на севере Франции, в Аррасе, Турне. Когда епископ Морис де Сюлли закладывал собор Парижской Богоматери (1160), было начато строительство собора в Лане, который сегодня, «стоя на вершине горы, устремляет ввысь семь своих башен, и в его грандиозной поэзии смешиваются горизонт, ветер и облака...» (Э. Маль).

Если сравнивать спокойствие и ясность нефа парижской Нотр-Дам и пластические эффекты ланского храма, покажется, будто Париж - это классика, а Лан - барокко ранней готики. А как не похожи их фасады! Порталы собора в Лане глубоко врезаны в толщу стены, их контуры создают игру света и тени. Здесь все нацелено ввысь, а парижский фасад, где важны горизонтали, создает ощущение безмятежности и покоя. Но готике не свойственно единообразие, а потому новую страницу ее многоликой истории открыли оба собора...

Волна строительства готических храмов покатилась теперь по Европе. «Мы сделаем такой высокий собор, что те, кто увидят его завершенным, подумают, что мы были безумны», - скажет каноник собора в далекой Севилье.

Шло пятнадцатое столетие от Рождества Христова.

«Готическая архитектура есть явление такое, какого еще не производил вкус и воображение человека», - замечал Н.В. Гоголь. Готикой увлекались Виктор Гюго, Джон Рескин, Марсель Пруст, Шарль Пеги, Максим Горький. Знаменитый скульптор Огюст Роден восторгался ею.

К концу XII века Франция превратилась в настоящую витражную мастерскую. Считается, что здесь находится половина всех средневековых витражей Европы - а это около 150 000 м2!

Готический собор предназначался не только для Бога - он был зрелищем.

Не потому ли мы ощущаем единство готики, что ее безвестные зодчие умели чувствовать душу камня?

Сугерий и аббатство Сен-Дени

Самохарактеристики, оставленные такими различными личностями, как Гвибер Ножанский и Петр Абеляр, мало в чем совпадают, разве лишь в традиционно обязательных, но едва ли заслуживающих безоговорочного доверия формулах самоуничижения. Различия между ними, даже контраст, видны, в частности, в том, что Гвибер не отчленяет себя от окружающей социальной среды, напротив, скорее сливает себя с ней, между тем как Абеляр всячески это противостояние акцентирует, возможно, даже несколько утрирует, оставляя в тени факты, которые могли бы противоречить картине его беспрерывных бедствий и одинокого противоборства с миром.

Можно ли тем не менее подвести под какую-то обобщающую типологию Абеляра и Гвибера, как и других видных людей того времени, таких, например, как Бернар Клервоский?

Георг Миш полагает, что для средневековой личности характерна «морфологическая индивидуация», подчиняющая неповторимо индивидуальное типическому, феодально-сословному, и потому решающие ее проявления ориентированы на предзаданные и как бы вне нее находящиеся воззрения и формы, тогда как сменивший ее ренессансный тип личности представляет собой продукт «органической индивидуации», центр которой заключен в ней самой 1 . Одним из многих доказательств этого обобщения служит для Миша пример аббата Сугерия (около 1081–1151), современника Гвибера и Абеляра, с 1122 года настоятеля аббатства Сен-Дени, в соответствии с идеями которого была произведена его коренная реконструкция 2 .

Аббат Сугерий {франц. Сюжер) был одним из наиболее влиятельных религиозных и политических деятелей XII века. Он оказывал активное воздействие на политическую жизнь французской монархии, выступая в роли советника короля. В противоположность своим наиболее известным современникам из числа монахов и богословов, Сугерий не ввязывался в споры о соотношении веры и разума или в диспуты между номиналистами и реалистами. Подвергаясь на раннем этапе своей деятельности критическим нападкам со стороны Бернара Клервоского, активно боровшегося против украшения церковных и монастырских зданий произведениями искусства, Сугерий тем не менее сумел избежать прямой конфронтации с великим цистерцианцем и заручился если не его поддержкой, то во всяком случае относительным нейтралитетом. По сути дела, нам ничего не известно об отношениях между Сугерием и Абеляром, который, как мы уже знаем, был монахом Сен-Дени во времена предшественника Сугерия аббата Адама. В конфликте между Абеляром и монахами из Сен-Дени, вызванном попыткой Абеляра поставить под сомнение то, что небесным покровителем монастыря был св. Дионисий Ареопагит, Сугерий, разумеется, не мог не быть на стороне братии. Тем не менее в дальнейшем между «отцом схоластики» Абеляром и «отцом готики» Сугерием, видимо, особых раздоров не возникало.

Активность Сугерия была направлена на другое. Честолюбие, в каковом ему отнюдь нельзя отказать, выразилось, во-первых, в его интенсивном участии в государственной деятельности и, во-вторых, в радикальной реконструкции его монастыря. Благодаря последней, главным образом, он сумел сыграть весьма заметную роль в духовной и художественной жизни Франции, а аббатство Сен-Дени превратилось в общепризнанный религиозный центр.

Начав с расширения и упрочения имущественных прав монастыря и забот о повышении доходов с его владений, Сугерий перешел затем к главному делу своей жизни - перестройке аббатства. По его собственному свидетельству, оно находилось в плачевном состоянии. Вместимость храма давно уже не отвечала потребностям монахов и паствы, так что в дни религиозных праздников там царила невероятная теснота. «Мерзость запустения» доходила до того, что в алтаре можно было встретить коз и овец, мирно щипавших траву. Нетерпимость подобного положения усугублялась тем, что аббатство с давних времен было усыпальницей франкских и французских королей. В пору укрепления монархии перестройка аббатства приобретала особое идеологическое значение. Вместе с тем Сугерий не мог не принять во внимание новые эстетические веяния, использование коих отвечало как его личным убеждениям, так и возникшим перед ним политическим целям.

Грандиозные строительные планы Сугерия во многом диктовались принципами религиозной эстетики знаменитого трактата «О небесной иерархии», который приписывался Дионисию Ареопагиту (Псевдо-Дионисию), т. е. предположительному основателю и патрону Сен-Дени. Это сочинение в переводе с греческого на латынь, выполненном Иоанном Скотом Эриугеной, явилось одним из краеугольных камней миросозерцания, распространившегося в религиозных кругах Запада. Не останавливаясь здесь на учении Псевдо-Дионисия о строго иерархической системе, образуемой небесными чинами и рангами вокруг Божьего престола, отметим только, что Сугерий с энтузиазмом воспринял воззрение о пронизанности универсума светом, источником которого является Творец. Соответственно, возводя новое здание аббатства, Сугерий и разделявшая его планы артель строителей старались украсить его таким образом, чтобы блеск драгоценных камней и солнечные лучи, преломленные цветными витражами монастырских окон, воссоздали бы игру Божественного света.

Сугерий не был чужд стремления приписать успех строительства отчасти и вмешательству сверхъестественных сил. Так, для вытесывания колонн он первоначально намеревался обратиться к богатству римских каменоломен, но затем чудесным образом обнаружил необходимый строительный материал в близлежащей местности. Точно так же, нуждаясь в балках и строительных лесах, он, вопреки заверениям о том, что поблизости нет ничего пригодного, увидел в вещем сне леса, где произрастают надобные ему деревья, и, пробудившись, без затруднения нашел их.

Но то, что в первую очередь привлекает наше внимание, заключается в следующем. В оставленном Сугерием описании перестройки и украшения аббатства проглядывают черты его индивидуальности, и есть все основания полагать, что и здесь под формулами самоуничижения скрываются гордость достигнутым, неуемное честолюбие, самолюбование и «смиренное тщеславие» (выражение Эрвина Панофски). Не показательно ли, что на многочисленных деталях декора Сен-Дени упомянуто одно-единственное имя, и это не имя строителя, мастера витражей, скульптора или ювелира - это имя самого Сугерия? Не менее симптоматично и то, что на самых видных местах перестроенного собора красуются его изображения.

Утверждают, что личность Сугерия без остатка растворяется в его величественном архитектурном создании, пронизанном эстетикой света. Но не более ли справедливо противоположное допущение: в своем стремлении самоутвердиться Сугерий как бы «вместил» в себя аббатство? Панофски, следуя Г.Мишу, видит различие между честолюбием человека Ренессанса и жаждой славы Сугерия в том, что великие люди Возрождения утверждали свою личность «центростремительно», вбирая в себя весь мир, так что он поглощался их собственным Я, а Сугерий, наоборот, утверждал свою личность «центробежно», проецируя свое Я на окружающий мир и отрицая собственную идентичность, и в результате его Я полностью растворялось в аббатстве.

Парадоксальный сплав в личности Сугерия безудержного тщеславия со смирением Панофски объясняет якобы присущим ему «комплексом неполноценности», который был порожден неблагородством происхождения Сугерия (что он особенно остро ощущал в среде аристократов) и маленьким ростом аббата. Этот комплекс, по мнению Панофски, и вызвал стремление Сугерия к «сверхкомпенсации». Мысль Панофски, как кажется, находит подтверждение в словах современника Сугерия, высказанных и его некрологе: «Малый и телом, и происхождением, стреноженный этими двумя малостями, он тем не менее в своей малости, не стал малым человеком» 3 . То, что Сугерий с детства воспитывался в Сен-Дени, по мнению Панофски, развило в нем чувство сыновней принадлежности к аббатству, так что все его надежды и способности были теснейшим образом с ним связаны, и он в конце концов полностью идентифицировал себя с аббатством 4 . Как видим, без фрейдизма многие современные исследователи средневековой личности шагу ступить не могут! Вспомним рассуждения Бентона о «закомплексованности» Гвибера Ножанского: личность и злоключения Абеляра, пережившего кризис после кастрации, в свою очередь, «просятся» в психоаналитическую схему. Незачем исключать возможность наличия тех или иных неврозов и комплексов у упомянутых средневековых авторов. Однако сами эти напряженные психические состояния были прежде всего исторически обусловлены и окрашены их временем. Именно их культурно-историческая обусловленность, на мой взгляд. и заслуживала бы особого внимания.

Из книги 100 великих храмов автора Низовский Андрей Юрьевич

Вестминистерское аббатство Предание утверждает, что в начале VII века (а по мнению большинства исследователей – в VIII веке) на островке близ брода через Темзу к западу от Лондона, на месте, где некогда существовало поселение римских времен, был основан монастырь (аббатство)

Из книги Повседневная жизнь англичан в эпоху Шекспира автора Бартон Элизабет

Вид на Вестминстерское аббатство со стороны Темзы. Вид на Вестминстерское аббатство со стороны Темзы. Первая половина XVII

Из книги Великие загадки мира искусства автора Коровина Елена Анатольевна

Аббатство в Шервудском лесу Как известно, наиболее трепетно к домам относятся в Англии: «Мой дом – моя крепость». Это вполне объяснимо: ведь если по Европе за сотни веков проносились ветры войн и революций, сметающие с лица земли не только людей, но и их жилища, английский

Из книги Всемирная история в сплетнях автора Баганова Мария

Немного о Сен-Дени и аббате Сугерии По преданию, Дионисий проповедовал христианство в Риме, в германских землях и в Испании, затем он перешел в Галлию и стал первым епископом Лютеции, то есть Парижа. Во время преследования христиан языческими властями Дионисий и еще два

автора Джуитт Сара Орн

автора Стефан Лебек

Дагобер и собор Сен-Дени Ничто так ярко не показывает привязанность Дагобера к тому, что пытаются называть «столичным регионом», и ничто так ярко не демонстрирует расположенность короля к расширившимся горизонтам Северной Европы, как его благожелательное отношение к

Из книги История Франции. Том I Происхождение франков автора Стефан Лебек

Пипин, Фулрад и Сен-Дени А авторитет Пипина стал к тому времени огромным: об этом можно судить по событиям, происшедшим после его смерти, на территории Галлии и в окружающем мире. Когда за несколько месяцев до смерти, завершив свой последний поход в Аквитанию, Пипин

Из книги 100 знаменитых памятников архитектуры автора Пернатьев Юрий Сергеевич

Вестминстерское аббатство В течение многих столетий Вестминстерское аббатство имело особое, можно сказать, сакральное значение в жизни королевской Англии. Отсюда начиналась власть нового монарха и здесь же правители находили вечное упокоение.Само же возникновение

Из книги Об искусстве [Том 2. Русское советское искусство] автора Луначарский Анатолий Васильевич

Из книги Завоевание Англии норманнами автора Джуитт Сара Орн

XI. Аббатство Бек Зимними холодными ночами, заглушая рев моря, его манил перезвон монастырских колоколов. Мэтью Арнольд Чтобы уйти от феодальных повинностей и постоянных военных действий, был только один путь - полностью отказаться от земных радостей и найти убежище в

Из книги Сокровища и реликвии Британской короны автора

Вестминстерское аббатство - место коронации Вернемся на несколько часов назад и займем место в Вестминстерском аббатстве в четыре часа утра, в памятный день коронации. Мы здесь не одни: хотя на дворе еще ночь, но освещенные факелами хоры уже заполняются людьми; они

Из книги Наследие тамплиеров автора Ольсен Оддвар

Аббатство Нотр-Дам-дю-Мон-де-Сион Авторы книги «Святая Кровь, Священный Грааль» упоминают о «многочисленных сохранившихся хартиях, хрониках и свидетельствах того времени», наводящих на мысль о том, что аббатство было построено на византийских руинах. В них сообщается,

Из книги История под знаком вопроса автора Габович Евгений Яковлевич

Из книги Великие исторические личности. 100 историй о правителях-реформаторах, изобретателях и бунтарях автора Мудрова Анна Юрьевна

Из книги Сокровища британской монархии. Скипетры, мечи и перстни в жизни английского двора автора Скуратовская Марьяна Вадимовна

Вестминстерское аббатство – место коронации Вернемся на несколько часов назад и займем место в Вестминстерском аббатстве в четыре часа утра, в памятный день коронации. Мы здесь не одни: хотя на дворе еще ночь, но освещенные факелами хоры уже заполняются людьми; они

Из книги Чудеса света автора Пакалина Елена Николаевна

Вестминстерское аббатство Память обо всех выдающихся событиях и самых знаменитых людях в истории Великобритании хранит Вестминстерское аббатство. Начиная с XI в. в этом прекрасном соборе коронуются правители страны, здесь же находится и место захоронения большинства

Бродский А.М.
Российский миф о либеральном Западе в романе Ф.М. Достоевского «Бесы».

Сегодня вряд ли многие будут отрицать, что творчество Ф.М. Достоевского является неким водоразделом в русской литературе. И связано это не только с выдающимися художественными достоинствами и своеобразием поэтики Достоевского, но и с его вовлеченностью в те огромные политические изменения, которые предопределили развитие России на полтора столетия вперед. А самым политизированным романом Достоевского, несомненно, являются «Бесы».

Надо сказать, что Федор Михайлович в юности был не вполне чужд революционных политических теорий и тайно закупленных печатных станков, которые, как показала дальнейшая история, имеют тенденцию превращаться из коллективного агитатора в коллективного организатора. И нет никаких оснований полагать, что в зрелые годы политико-идеологическая компонента его мировосприятия, изменив направление, уменьшилась по модулю. Сам факт наличия идеологического хребта в сюжете «Бесов» ни у кого не вызывает сомнений, но конкретизация этой идеологии вызывает столь яростные споры, что характеризуют они скорее политические пристрастия спорщиков, чем самого Федора Михайловича.

Несмотря на это, а возможно и благодаря этому, различные интерпретации творчества Достоевского и сегодня являются основой для рассмотрения взаимодействия России и Запада. Более того, они продолжают активно влиять на международную политику, а роман «Бесы», кроме того, является основой для внутрицивилизационного осмысления гражданской войны, которая, по мнению многих, идет в России до сих пор. Между тем вопрос о том, что именно автор вкладывал в сюжет этого романа, является далеко не праздным и позволяет по-новому взглянуть и на столкновение цивилизаций Хантингтона, и на ту чисто-художественную форму, в которую Федор Михайлович облек свое политическое мировоззрение.
Но, прежде всего следует отметить, что попытки представить героев Достоевского фигурками на шахматной доске политической идеологии очень быстро вступают в конфликт с художественной независимостью героев текста от автора текста, на которую обратил внимание Бахтин. Напротив, именно эта Бахтинская «свобода воли» героев и полифония романа, позволяют сделать идеологический каркас романа настолько прочным, как и гибким. В частности, именно то, что эта полифония может сломать любой идеологический каркас изначального замысла, позволило автору не бояться схематичности романа, а текстуальная свобода героев и их пространственная конфликтность, описанная Бахтиным, оказывается идеально вписанной в этот идеологический каркас и даже усиливает его. Что неудивительно, если учесть, что этим идеологическим каркасом, основной идеей не только «Бесов», но и всего зрелого творчества Федора Михайловича, оказывается исследование столкновения различных пониманий свободы в России и в Западной Европе.
Понять это столкновение можно, только если идеологически вернуться на 150 лет назад, когда «русский» означало «православный» и такие же, как молодой Достоевский, члены тайных обществ еще «веровали, что римский католицизм уже не есть христианство; но утверждали, что Рим провозгласил Христа, поддавшегося на третье дьяволово искушение, и что, возвестив всему свету, что Христос без царства земного на земле устоять не может, католичество тем самым провозгласило антихриста и тем погубило весь западный мир». Причем особое значение этому голосу в романе «Бесы» придает то, что именно он лег в основу поэмы Ивана Карамазова «Великий Инквизитор». И то, что эти голоса звучат в унисон в различных романах и возвещают веру, или вернее идеологию Николая Ставрогина и Ивана Карамазова, то есть героев, чья жизнь отображает критически важный жизненный опыт автора романов, заставляет предположить, что они являются голосом самого Достоевского. А то, что эта весьма знакомая нам сегодня идеология в обоих романах противопоставлена не только славянофильству, но и вере в Бога, в реального, живого Христа, заставляет по другому взглянуть на «Проблемы творчества Достоевского», предположив, что именно эту идеологию и ломает полифония в романах Достоевского. Очевидно, что и «свобода воли» героев Достоевского, и «слом структуры европейского романа» были не случайностью, не результатом тех или иных комплексов в подсознании Достоевского и даже не следствием тех или иных детских травм, а были плодом его сознательных усилий и той Веры, которую он обрел, раскаявшись, в том числе и в тех целях, которые преследовал, публично читая письмо Белинского к Гоголю. Не зря же Достоевский скажет впоследствии, что «Государство только защищалось, осудив нас», даже если мера необходимой обороны и была превышена.

Но возникает вопрос, а какой именно Достоевский вкладывает эти слова в уста Ставрогина и Ивана Карамзина: петрашевец, в 1849 году читающий письмо Белинского Гоголю или автор весьма эмоционального стихотворения «На европейские события в 1854 году», провозглашающий что самодержавие:
Меч Гедеонов в помощь угнетенным,
И в Израили сильный Судия!
То Царь, тобой, Всевышний, сохраненный,
Помазанник десницы Твоея!?
Или кто-то третий, о ком мы ничего не знаем?
Но почему Достоевский самые сокровенные свои мысли о величии России и православия вкладывает в уста бесов? И кто такие эти бесы? И не себя ли прежнего, злоумышляющего против вышеупомянутого Помазанника, считает бесом Достоевский?

Парадоксальным образом разгадки этих загадок пришли не из российского литературоведения и даже не из исторического опыта России в 20-м веке, а из внутренней логики развития западной истории искусств, в частности, благодаря достижениям великого американского историка искусств германского происхождения Эрвина Панофский. Именно его работа по истории возникновения готического стиля в архитектуре и появления первой общеевропейской культуры, получившей название интернациональной готики, позволили взглянуть с неожиданной стороны и на религиозную философию Достоевского, и на проблемы его поэтики, которые то ли не смог понять, то ли не смог опубликовать Бахтин. Но самое главное – эти работы позволяют взглянуть под другим углом на деятельность Тимофея Грановского, одного из профессоров Московского Университета, человека, который оказал огромное влияние на жизнь не только Достоевского, но и всего российского общества.

Дело в том, что Достоевский оказался на каторге за то, «что он, получив в марте 1849 года из Москвы от дворянина Плещеева… копию преступного письма литератора Белинского, - читал это письмо в собраниях: сначала у подсудимого Дурова, потом у подсудимого Петрашевского.» . Письмо Белинского к Гоголю завершало переписку между ними, начавшуюся в ответ на публикацию Гоголем «Выбранных мест из переписки с друзьями» . В этом письме Белинский в 1848 году, за год до смерти, выразил свой гнев и разочарование тем, что величайший русский писатель опубликовал развернутую апологию исторически сложившегося в России самодержавия, как власти Помазанника Божия. Особый гнев Белинского вызвало то обстоятельство, что поводом для абсолютно рационального обоснования Гоголем Божественного происхождения самодержавия послужил его рассказ о том, что стихотворение Пушкина к «К Н…», известное сегодня как «Гнедичу», является, на самом деле, одой Николаю I. От этого рассказа Гоголя смысл стихотворения Пушкина радикально менялся, оно становилось еще более глубоким, чем у Гоголя, обоснованием Божественного происхождения самодержавной власти в России.
Самое интересное, что в начале 1840-х годов в статьях "Бородинская годовщина" и "Горе от ума" Белинский сам высказывал сходные мысли и даже писал: "Безусловное повиновение царской власти есть не одна польза и необходимость наша, но высшая поэзия жизни, наша народность". Однако шельмование «этих гадких и подлых мыслей» «передовыми народом» во главе с Тимофеем Грановским навсегда отбило у него охоту к таким размышлениям. Таким образом, идеи, артикулированные именно Грановским, который, подобно руководителям тоталитарных сект, отказывался преподавать конкретные исторические знания о средневековой Европе до того, как молодые люди полностью усвоят его историософию, создала ту культурную среду, которая и привела Достоевского на каторгу. Без преувеличения можно сказать, что родоначальником идеологии русского либерализма и западничества, собравшей петрашевцев для взаимного просвещения (просвещение = иллюминация?) был Тимофей Николаевич Грановский.

Сегодня весьма широко распространено мнение, что роман Достоевского «Бесы» является неким предчувствием и даже предвиденьем большевистской революции 1917 года в России. Между тем многие видные литературоведы (например, Л.И. Сараскина и Е. М. Мелетинский) неоднократно отмечали, что не Петр Верховенский, а его отец, Степан Трофимович Верховенский, прототипом которого является Тимофей Грановский, оказывается идеологическим центром романа Ф.М.Достоевского «Бесы». Именно из его уст исходит цитата, давшая название роману, именно он на смертном одре изрекает пророчества о будущем России, которые молва приписала автору романа, и именно с ним связана главная историческая аллюзия этого романа, которая, таким образом, смещает фокус восприятия с революционеров-террористов 70-х на либералов западников 40-х. Это подтверждается письмом Достоевского наследнику престола вел. кн. А.А.Романову: «А между тем главнейшие проповедники нашей национальной несамобытности с ужасом и первые отвернулись бы от нечаевского дела. Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева. Вот эту родственность и преемственность мысли, развившейся от отцов к детям, я и хотел выразить в произведении моем..»
И действительно, из этого письма, поражающего современностью, однозначно следует, что идеологической интенцией романа, его сверхзадачей, являются не сами герои, а их преемственность. Достоевский хотел показать взаимосвязь между прекраснодушным либералами и сторонниками революционного террора из «Народной расправы», или что именно передали отцы, скорбящие о единой слезинке ребенка, детям-террористам.

Грановский начал свою научную карьеру в качестве чиновника Морского Штаба, вдохновляемый причастностью к гегельянскому кружку Николая Станкевича. Благодаря протекции последнего, он был отправлен в Берлин, где учился у создателя теории рецепции Римского права салическими немцами Фридриха фон Савиньи. Его сын, Карл фон Савиньи, впоследствии воплотил теории отца в создание второго Рейха и едва не оспорил пост первого канцлера Германской Империи у Бисмарка. Основным направлением научных занятий Грановского стала, говоря современным языком, теория модернизации в переходной период от средних веков к новому времени, согласно которой, в полном соответствии с теорией фон Савиньи, главным направлением исторического прогресса в Западной Европе является развитие от смеси деспотизма Римской Империи с хаосом привилегий германских вождей к гегельянскому воплощению национального духа в просвещенном государстве. В результате выяснилось, что, согласно Грановскому, национальный дух России оказывался аналогичным национальному духу Священной Римской Империи Германской нации, что не могло не нравиться славянофилам, несмотря на то, что таким образом фактически отрицалась самобытность российского духа, основанного на Православии.

Первым результатом этих занятий стала магистерская диссертация Грановского, отрицавшая существование столицы балтийских славян Винеты, которая то ли опустилась на дно моря в результате землетрясения, внеся, таким образом, свой вклад в возникновение легенды о граде Китеже, то ли была разрушена датскими норманнами, внеся свой вклад в возникновение антинорманизма Иловайского. Причем уже тогда у Грановского наметилось сочетание доверия к летописцу вендского крестового похода Саксону Грамматику с недоверием к Адаму Бременскому, который живописал величие и блеск Винеты, но умудрился приписать крещение Харольда Синезубого его худшему врагу Оттону II, а не православному монаху Попо из фризского монастыря Аннегрэй, основанного Святым Колумбаном.
В связи с этим следует заметить, что во время написания «Бесов» Достоевскому должно было быть очевидно, что до великого раскола в 1054 году вся Западная Церковь, в том числе Ирландская, была православной. Причем и через 20 лет после великого раскола это было очевидно Адаму Бременскому, и он называл греками не только жителей Винеты, но и ирландских монахов из монастыря Святого Вита на Острове Рюген, противопоставляя их веру «христианству саксов», то есть католичеству. При этом он отмечал, что саксам никто не препятствовал селиться в Винете, хотя, в отличии от греческой веры, в Винете публичные проявления этого «христианства саксов» были запрещены.
Недавний интерес к скандинавским сагам и итальянским норманнам, связанный с работами замечательных английских историков Стивена Рансимена и Джона Норича, подтвердил достоверность свидетельств Адама Бременского, опровергнув, таким образом, результаты магистерской диссертации Грановского. Но, помимо всего, эти факты ставят под сомнение сведения о вендском крестовом походе Саксона Грамматика и привлекают внимание к «Славянским хроникам» Гельмгольда , утверждавшего, что Святовит вендских язычников и руян на самом деле был Святым Витом монастыря ирландских греков на острове Рюген. Таким образом, интерес, порожденный исследованиями истории итальянских норманнов, заставляет предположить, что история Саксона Грамматика носит тенденциозный характер, намерено представляя вендов, как язычников, с целью скрыть антиправославный характер этого крестового похода. И вот уже эффект домино и временная близость эпохальных событий вызывают обрушение всего здания Прусской историографии, не только порождая сомнения в общепризнанных причинах Четвертого Крестового похода, но и заставляя делать совсем дикие предположения о беженцах-руянах, разыскавших-таки Пресвитера Иоанна на берегах реки Онон.

Следующим и решающим этапом в возникновении западничества и либерализма в России стала докторская диссертация Грановского «Аббат Сугерий. Об общинах во Франции», в которой автор представил свою трактовку личности настоятеля монастыря Сен-Дени аббата Сугерия как бездушного бюрократа в администрации Людовика VI, цинично прикрывающего сутаной жажду власти и «реальную политику» в духе Макиавелли. Этот аббат Сугерий Грановского, “монах-крестьянин”, богослов-юрисконсульт, стремившийся построить теорию монархии, черпал основания ее не столько из религиозно-церковной идеи царства Божией милостью, сколько из обобщения феодальных порядков, т.е. идеи сюзеренитета короля над всей сеньоральной Францией» . Именно в этой диссертации Грановский обосновал свою историософию, которая легла в основу его истории Средних Веков, главной идеей которой являлось отрицание вмешательства свыше в историю, в том числе, сама возможность «власти от Бога». Причем отрицалось не столько Западно-Европейское «божественное право королей», сколько сам принцип того, что государственное управление может быть освящено с целью умягчения законов, как это представил Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями.»

По иронии судьбы родоначальник русского либерализма не мог выбрать худшего примера для доказательства своей точки зрения. Аббат Сугерий оказался аббатом Сюжер (в дальнейшем я буду именовать его именно так – и правильней, и необходимо отличать его от ложного образа, нарисованного Грановским). Именно аббат Сюжер, поднявшийся благодаря своей Вере с самых низов, и из сироты, ставший величайшим государственным деятелем Европы того времени. Именно он собрал Францию в единое целое и силой своей Веры, сплотив французов перед лицом смертельной опасности, спас ее от вторжения немецких армий. Именно он благодаря Вере стал регентом Франции, ее первым историком, покровителем наук и искусств и создателем готического стиля в архитектуре - основы первой общеевропейской культуры. Причем узнаем мы об этом от самого Аббата Сюжера, который написал не только «Жизнеописание Людовика VI Толстого» , но и историю перестройки базилики аббатства Сен-Дени, ставшей первым готическим храмом Европы.

Однако, возвращаясь к теме различного понимания свободы воли на Западе и в России, ставшей идеологической основой романа «Бесы», следует отметить, что именно аббату Сюжеру мы обязаны тем, что, несмотря на все сложности, возможность взаимопонимания между Востоком и Западом все-же остается. Дело в том, что одной из причин этого трагического расхождения менталитетов стало непонимание и непризнание Западом учения о двух волях у Христа Святого Максима Исповедника, но именно благодаря аббату Сюжеру, христианское понимание свободы воли на Западе не было утеряно окончательно, и католическая Церковь официально никогда не отвергала этого учения. Кроме того, именно аббат Сюжер сохранил для Западного христианства сокровища православной теологии, в частности учение так называемого псевдо-Дионисия Ареопагита об эманациях Божественного Света. Его апофатический подход за последовательность и глубину высоко оценил Максим Исповедник, в частности потому, что апофатический подход связан с его учением о двух волях у Христа – основе православной концепции свободы. . Но, самое удивительное это то, что согласно дневнику аббата Сюжера эта книга оказала большое влияние на тот облик базилики Сен-Дени, который однажды возник в его воображении, впоследствии став первообразом готического храма.

На Западе учение Максима Исповедника стало известно благодаря книге Дионисия Ареопагита «О небесной иерархии» связанной с комментариям Максима Исповедника на Григория Богослова «Ambigua ad Iohannem». Эти книги были подарены аббатсву Сен-Дени Византийским Императором Михаилом Заикой, и великий ирландский богослов и философ Иоанн Скот Эриугена нашел их в библиотеке аббатства и перевел на латынь, когда он по приглашению французского короля Карла II Лысого сменил Алкуина Йоркского на посту руководителя дворцовой школы, впоследствии ставшей Парижским Университетом.
В 1050 году, во время подготовки к Великому Расколу, католическая церковь осудила то, что она считала «ересью православия», объявив устами Папы Льва IX Иоанна Скота Эриугену еретиком. Впоследствии его книги были сожжены по указу Папы Гонория III в 1225 году и внесены в Индекс запрещённых книг католической церкви в 1684 году, но, как уже отмечалось, благодаря аббату Сюжеру интерес к нему на Западе и особенно во Франции никогда не пропадал совсем, причем именно потому, что он был единственным западным схоластом, кто понял и даже развил учение о двух волях у Христа.
Тем не менее, когда в 1050 году расхождение католичества с православием в вопросах трактовки так называемой свободы воли стало, пусть и не явным, но официальным, свобода на западе стала все больше считаться юридическим понятием, которое необходимо гарантировать законами. А в православной традиции она всегда была фактом природы человека, которая не может быть ни дана ни отнята никакими законами, так как она является одним из результатов миссии Христа. После того, как сын человеческий искупил грехи человеков, каждый из них, раскаявшись, может просто приказать бесам выйти и войти в свиней, и те должны будут подчиниться. И именно в этом есть свобода от любых бесов. Неудивительно, что именно эта евангельская истории, стала эпиграфом романа «Бесы».

Парадоксальным образом спасение наследия Эриугены на Западе началось с того, что в 1138 году, «святой» Бернард Клервоский атаковал эстетику аббатсва Сен-Дени. Но в то время считалось, что автор Ареопагитик псевдо-Дионисий Ареопагит, афинский епископ, ученик апостола Павла Дионисий Ареопагит и небесный покровитель династии Капетингов (Валуа) Святой Дени (Святой Дионисий Парижский) являются одним и тем же лицом. И естественно, что настоятель аббатства Святого Дионисия Парижского Сюжер защищался от нападок «святого» Бернарда в том числе и с помощью цитат из Ареопагитик в переводе Иоанна Скота Эриугены, который вместе с оригиналом хранился в библиотеке аббатства. Более того, он сумел привлечь французского короля для защиты аббатства как наследия небесного покровителя династии. И Ареопагитики и учение Максима Исповедника в изложении Эриугены, вместе с православным пониманием свободы, так и не исчезло из библиотек Сорбонны.

Конечно, удивительно, что Достоевский, ничего, по всей видимости, не зная об истинном облике аббата Сюжера, так точно определил источник лжи, которая начала разрушать милое его сердцу Православное Отечество. Но не менее удивителен выбор Грановским Аббата Сюжера для построения мифа о либеральном Западе. Возможно, что неспособность Грановского понять истинную роль Аббата Сюжера связана с тем, что настоятель аббатства Сен-Дени и регент Франции, несмотря на свое высокое положение, стал объектом атаки самой опасной силы того времени – последователей «святого» Бернарда Клервоского. И, очевидно, опасаясь преследований, он стал шифровать свои записи иносказаниями, впрочем, довольно прозрачными. Эти иносказания были переведены на английский язык и расшифрованы Принстонским политологом и историком искусства Эрвином Панофски, что в сочетании с эпохальной выставкой в музее Метрополитен «Слава Византии» и работами вышеупомянутого Стивена Рансимена и его ученика Джона Норича обрисовало контуры новой науки – политической истории искусств. Ставшее неизбежным возникновение этой науки опровергло работы другого берлинского учителя Грановского – официального историографа Пруссии Леопольда фон Ранке, отрицавшего способность произведений искусства быть источником исторических сведений.
Кроме того, возможно, что Тимофей Николаевич стал заложником спора французской и прусской историографических школ, и его докторская диссертация, а вслед за ней и вся историософия русского либерализма, которую он собственно и преподавал в Московском Университете, оказалась основанной на совершенно ложных и необъективных представлениях об аббате Сюжере потомков тевтонских рыцарей, создавших Прусское государство на землях уничтоженных ими балтийских славян. Спор совершенно закономерный, особенно если учесть, что в 1124 году именно воззвание аббата Сюжера собрало французское ополчение, и, глядя на французских рыцарей, сплотившихся вокруг Орифламмы - знамени аббатства Святого Дени, Рейхс-Император Генрих V не решился на вторжение и отступил. Причем для российской историографии особый интерес представляет то, что «святой» Бернард, написавший устав Тамплиеров, ставший основой большинства рыцарских орденов того времени, в том числе Тевтонского и Ливонского, был первым, кто сформулировал принцип "natio deleatur", впоследствии известный как окончательное решение вопроса о той или иной национальности, первой жертвой которого стали балтийские славяне пруссы и венды. Стоит ли после этого удивляться, что даже через много веков, историки, обосновавшие необходимость второго Рейха, а вслед за ними и их ученик, родоначальник российского либерализма, рисовали Аббата Сюжер самыми черными красками.
Тем не менее, удивительно, что они дошли до того, что интерпретировали книгу о строительстве первого готического храма, полную поэтических аллегорий и богословских рассуждений, как простой отчет о строительных работах. Для иллюстрации этой точки зрения я позволил себе перевести с латыни на русский язык простой отчет о навеске новых врат царского входа в базилику Сен-Дени в дневнике аббата Сюжер.:

О, кто бы ни был ты, вратами восхищенн!
Не златом, мастерством чудесны те врата!
Сиянием достойного труда
Откроют путь они к сиянию ума,
Который, освещен Божественным лучом,
Летит к вратам Христа, где тяжесть вещества
Уже не тяготит, но помощь нам сулит
В восшествии туда, где Правды Свет горит!

Попутно выясняется, что готический стиль возник не как обычно приписываемое ему стремление ввысь, в гностические высоты духа, а как стремление обеспечить сияние окон, символизирующее, в полном соответствии с Ареопагитиками и православной теологией, сияние Божественно света. С другой стороны все мы знаем значение слова готика в современном контексте, в которое трансформировались вышеупомянутые высоты духа. Так стоит ли удивляться сегодня упадку культуры, породившей некогда Достоевского?

Выводы
1. Либерализм и западничество в России возникли как историсофское и литературно-художественное течение вокруг сообщества Берлинских гегельянцев, лидером которых был Петр Станкевич, а наиболее заметной и артикулированной фигурой - Тимофей Грановский. Этот кружок под влиянием Германской исторической науки создал некое мифологическое представление о либеральном Западе, которое не имело никакого отношения к Западу реальному и даже, возможно, было враждебно ему.

2. С другой стороны Федор Михайлович Достоевский, руководствуясь в своем творчестве представлением о самобытности России и православной антропологией, не только не был враждебен Западу, а, напротив, его представления соответствовали тем тенденциям на Западе, которые доныне обеспечивают ему способность раз за разом преодолевать кризисные явления, связанные с ускоренным способом развития

3. Достоевский предстает перед нами не только как блестящий мастер слова, но и как мудрый политический философ, обладающий даром как анализа, так и пророчества. Именно он, несмотря на крайний недостаток информации, указал на историософию Грановского (а мы сегодня это можем с уверенностью подтвердить) как на силу демоническую и источник всевозможных бед для России.
4. Либеральная идеология в России основана на подмене. Хотя неясно, случайна эта подмена или умышленна, но, учитывая среду формирования этих идей, породившую не только русский либерализм, но и немецкий национализм и милитаризм, приходится признать ее закономерной. Эта подмена имеет эпохальный характер и скрывает глубинную суть русского либерализма, как идеологии, провозглашающей желательность и даже необходимость десакрализации власти.

5. Адепты западничества, отрицающие самобытность культуры России, с самого начала самым тираническим образом травили за их убеждения Гоголя, Пушкина и Достоевского. Точно так же они травили лучших профессоров Московского университета, которые посмели поставить под сомнение ценность лекций профессора Грановского, отказывавшегося преподавать конкретные исторические знания о средневековой Европе до тех пор, пока молодые люди не усвоят его историософию, оказавшуюся впоследствии ложной и основанной на вымысле. Уже только в силу этого идеология русского либерализма изначально носила антикультурный характер, используя миф о либеральном западе для противопоставления русской культуры западному научному методу и используя методы обучения, характерные для тоталитарных сект.
6. Либерализм в России, с 19 века с неизменным успехом прикрывающийся соблазнительными лозунгами свободы и гуманизма, на деле генетически связан с самыми мрачными изуверствами демонического характера, которые мы уже наблюдали в начале 20-го века в России и в первой половине 20-го века в Германии. Безблагодатная свобода, приводящая к концлагерям и газовым камерам, еще раз доказала, что она свободой не является. Но -. красота Христа спасет Мир!
7. Либеральная идеология в России и российское западничество в силу своей ложности не способствуют взаимопониманию между народами и могут существовать только в условиях войны, в лучшем случае холодной. Именно поэтому эти идеологии провоцируют конфликты, так как мир и сотрудничество требуют взаимопонимания. Реального взаимопонимания, а не основанного на лжи российского мифа о либеральном западе.

P.S. Выражаю благодарность Никите Поленову, оказавшему большую помощь в подготовке этого доклада.
Александр Бродский

Литература:

Достоевский, Ф.М., Бесы,. СПБ. 1873